Заброшенная дача
ни стука, ни звука
на даче бесхозной
инжир пожелтевший
прижался к забору
тяжелым замком
запечатаны двери
не слышно дворняги
что с лаем бросалась
молчит самовар
и не скрипнет
кроватная сетка
ведро проржавело
подгнила ступенька
мангал во дворе
остывает, забытый
а комната вспомнит
как плакал младенец
и шепот влюбленных
перед рассветом
и зябнут в углах ее
тени хозяев
давно перебравшихся
в город огромный
и память о прошлом стирая, трепещет
записка под ветром осенним
на створке
высоких ворот:
«Продается… Мобильный:…»
Ночью
Сверкнула молнии кардиограмма –
инфаркт случился с небом этой ночью
от боли корчась
оросит оно
мое стекло
холодными слезами
На остановке осенним вечером
остановка
осенний вечер
листья высохшие кружáтся
в танце с ветром,
платан облетевший
прорастает тоскою в сердце
время встало
на остановке
и во тьме твоих глаз подведенных
силуэт любви облетевшей
распахнувши двери в разлуку
ждет тебя
подошедший троллейбус
У витрины
выставленные на продажу
в желтой витрине платья
стыдятся до дрожи нервной
тел своих обнаженных –
розовых манекенов
«Купи меня!.. Ну, купи же!..»
Так умоляют платья
с тоской устремляя взгляды
на магазинные двери
прохожий свой взгляд задержит
на них – а они и рады
но опять обманувшись
платья свисают уныло
с вешалок этой ночью
и грезится платьям бессонным:
обняв горячее тело
всю майскую ночь до рассвета
бродят они влюбленно
по улицам гулким, пустынным
Ночная повесть
в своей квартире –
точно на вокзале
я этой ночью
и зажат в руке билет
на поезд что давно ушел с перрона
закрыты окна
словно касс окошки
а кухня –
словно привокзальный бар
где разом кончились и соки
и спиртное
(в кармане мелочь –
да и та взята взаймы)
в углу прихожей
дремлет чемодан
а створчатые двери
тычут в спину
выталкивая в равнодушный мир
и бледный призрак
комнаты пустой
смущает сердце –
память растревожив,
солдатских писем
выводок незримый
кружится в доме
…сегодня ночью
словно на вокзале
я дома и зажат билет на поезд
ушедший
в напряженном кулаке
Вечер на двоих
стол на двоих накрытый
за столом – никого
в колыбельке гулит младенец
кулачки кусает, смеется
горький взгляд
на дверь устремленный
и снова женщина плачет тихонько
стиснув в пальцах бокал хрустальный –
тот бокал всех разлук тяжелее
тот бокал, полный слез до края
* * *
ливень пронзает темень
город уснул огромный
раскинувшись в лунной истоме
крепко за руку взявши
ведет меня память куда-то
я слышу – шепоты ночи
я вижу – любви
фантомы
ветер разлуки взметает
листья снов полуночных
а на меня надвигается
грозная тень одиночества
той непроглядной ночью
на улице бесконечной
и комната, где больше нет тебя
(к чему я так и не сумел привыкнуть)
уходит плавно темноты
на дно
* * *
Один как перст
гуляю по Москве
без разницы мне –
Вена иль Москва
ни улицы не знаю
ни девицы вот этой
с сигаретой на отлете
о, одиночество – мой вечный страх
чужой народ
и все вокруг чужое
и я им чужд
и мне они
А может, виновата тут разлука
с тобой?..
Зарисовка с натуры
…а в парке у стен тюремных
с криками носятся дети –
что они понимают?
что знают они о свободе
о волчьей тоске заключенных?..
А если бы вдруг узнали
враз бы умолкли крики:
- Поймал!..
– Догоняй!..
Убежали…
Нищенка
одиночество
жизни обрывки
а в душе твоей такой холод
что даже камень-голыш
на котором
ты сидишь весь день неподвижно
зябнет от твоего касанья
и дрожит на ветру ноябрьском,
словно руки твои ледяные
твои рабские благословенья
вслед прохожим –
сродни проклятьям
Как согбенно вот это тело!..
закрой,
сожми
униженно протянутую руку
отвыкшую от ласк и поцелуев
встань,
распрямись,
схвати меня под мышки как младенца
нашлепай,
наподдай
мне меж лопаток и пониже
пусть ладонь эта, разбушевавшись
хоть на миг позабыть заставит
вечный страх
на лице твоем жалком
Сердце
две руки, две ноги, два глаза,
пальцев целый набор…
на что мне,
Боже, столько вещей ненужных
вместо этого дал бы лучше
мне два сердца –
одно засбоит
я другое в грудь свою вдвину
будет так хоть чуть-чуть надежней
ах, зачем мне вот эти ноги –
разве что оторвет одну мне
мина подлая в Карабахе
и на что мне вот эти пальцы –
разве что отморозить их напрочь
разгребая заснеженный пепел
той деревни, себя пытаясь
отыскать среди множества прочих
мне б хватило одной ладони
(и можно даже вовсе без пальцев)
чтоб зажать штормящее сердце…
…ты не слушай, прости меня, Боже
Снегопад в родном селе
снова снег в селе далеком
мир засыпанный до окон
на расстеленном снегу
ни следа –
лишь лапки птичьи
на расстеленном снегу
день бредет, тяжел от снега
тяжело дыша…
Деревья
расчертили белый мир
остриями голых веток
где-то в уголке картинки
тлеют поздние поленья
в очаге полуостывшем
скачет дрозд на снежных ветках
прикорнув, уснуло детство
в дальней комнатке забытой
покосившегося дома,
шепчутся в потемках духи…
а за горным перевалом
всё в порядке, все на месте
у понурых монументов
зябнут бронзовые руки
и блестят в закате щеки
(на ветру морозном слезы
застывают моментально)
на заснеженных склонах чернеют
язвы наших домов сожженных
все идет, как суждено,
как оно идти должно
белый снег не развеет мрака
над судьбой моего селенья,
черный день одолеть не поможет
лишь доносится голос милый
из далеких воспоминаний…
Перевод АЛИНЫ ТАЛЫБОВОЙ